"Кармен" на сцене цыганского театра.
К сценическому искусству может быть разный подход: от рафинированной театральной рецензии до простой зрительской симпатии или антипатии. Я уверен, что новая ромэновская версия «Кармен» обречена на шумное обсуждение и вызовет весь спектр оценок, но сам выступлю с несколько неожиданной стороны – как профессиональный цыгановед. Дело в том, что впервые за всю историю интерпретаций знаменитой новеллы мы увидели произведение национального искусства. Прежние постановки – драмы, балеты, оперы, фильмы – были взглядом на цыган извне. Спектакль Георгия Жемчужного, это яркое проявление цыганской ментальности.
Романтическая проза Проспера Мериме имеет счастливую судьбу. «Кармен» ставили в разных жанрах сотни, а возможно и тысячи раз. Среди множества проходных вещей встречаются истинные шедевры, например: фильм-опера режиссёра Франческо Роси или лента испанского кинематографиста Карлоса Саура, в основу которой легла хореография. Однако насколько бы талантливы ни были режиссёры, никому из них до сих пор не удавалось избежать фальши в трактовке главной героини. Вот почему Кармен, имеющая триумфальный успех в мире «гадже» (то есть, не-цыган), абсолютно не популярна в национальной среде. Мне и раньше доводилось писать об этом парадоксе. И, на мой взгляд, новаторский спектакль Г. Жемчужного – прекрасный повод разобраться в культурном феномене, который привлекает творческих людей без малого полтора столетия.
Первое, что при этом следует выделить – это проблема зрителя. Горячие поклонники вольной хитаны относятся к тому подавляющему большинству, которое судит о цыганах понаслышке. Именно этим людям импонирует легенда о дерзкой женщине, ставящей любовь превыше всего. Вместе с тем каждый, кто знаком с жизнью цыганского народа, улавливает в классическом образе Кармен нечто чуждое национальной психологии. Наконец, сами цыгане отпускают по адресу героини Мериме крепкие слова, означающие женщину лёгкого поведения.
И не стоит этому удивляться. В реальности цыганки – прежде всего верные жёны. Кармен по определению не могла существовать в традиционной среде и, неизбежно была бы отторгнута родным социумом.
До сей поры проблема решалась просто. «У искусства своя правда», «Тьмы низких истин нам дороже…», «Бессмертный образ, воплотивший стремление к воле» и так далее. Даже театр «Ромэн» в своей давней (и весьма добротной) постановке не пытался вырваться из заколдованного круга.
Но свершилось.
Наконец, мы можем говорить о синтезе этнической правды и искусства. Подчеркну последнее слово. Искусства! Если бы перед нами было всего лишь зрительное воплощение этнографических истин, мне не стоило бы тратить бумагу на рецензию, а Вам – время на чтение.
Георгий Жемчужный трактует Мериме по-цыгански, и делает это талантливо, азартно, но в то же время с точным расчётом профессионала. Сохранив лучшее, что создали его предшественники – а именно, зрелищность – он проявил себя и наблюдательным психологом. Знакомые персонажи поворачиваются к нам неожиданными сторонами. Там, где раньше каждый актёр (в меру своего таланта) блистал по отдельности, вдруг появился слаженный ансамбль.
И здесь возникает второй вопрос. Допустим, проблема зрителя решена. Допустим и то, что режиссёр впервые примирил своей интерпретацией цыганскую публику и всех остальных. Но имел ли он на это право? Существует авторский текст французского писателя. И не слишком ли большая вольность – домысливать новые реплики и даже диалоги?
Я глубоко убеждён, что именно в этом случае корректное вмешательство в художественную ткань новеллы оправдано. Из чьих уст мы узнаём о Кармен? Если исключить введение, написанное от первого лица, весь остальной рассказ ведёт Хозе. Не самый – прямо скажем – объективный свидетель. Вряд ли можно ждать хладнокровной точности от ревнивца, который ещё не остыл после убийства «неверной» цыганки. Мы вправе допустить, что во многом Хозе вольно или невольно лжёт. Его версия событий противоречит логике.
Спектакль Жемчужного – нет!
Согласно словам бывшего драгуна, распутная до мозга костей Кармен имела множество романов. Один из самых серьёзных – с ним. А в середине – уж не по оплошности ли? – Хозе проговаривается, что в разгар большой любви хитана взятками выручила из тюрьмы мужа.
Спросим себя: «Зачем?» Если действительно имеется открытая, всему табору известная связь – к чему выкупать своего «рома»? Сидит – и пусть себе дальше сидит. У Хозе нет ответа на этот ключевой для понимания Кармен вопрос. А режиссёры из числа не-цыган даже не пробовали его задавать.
У Георгия Жемчужного ответ есть.
Ни демонстративного романа, ни тем более, постельных сцен не было. Всё это хорошая мина при плохой игре – психологическая компенсация отвергнутого. Кармен вела себя как нормальная цыганская жена. Она не любила Гарсиа. Вышла за него неразумной девчонкой. Но когда «ром» в беде, «ромни» делает всё, чтобы его вызволить. И вот – заработав правдами и неправдами достаточную сумму, она отправляется в город Тариф. В спектакле (как у Мериме) это звучит – «по цыганским делам». Точнее не скажешь. Есть ли у реальной цыганки в жизни что-то выше долга?
Георгий Жемчужный с первых сцен спектакля демонстративно снимает с Кармен ореол исключительности. Роковая красавица прежних постановок становится одной из женщин табора. А её легендарное имя – что оно здесь означает?
- Вива, «Кармен»! кричат люди на пристани, встречая подплывающий парусник.
Религиозная процессия проходит по улице поклониться святой Кармен. В трудные минуты перед изваянием преклоняют колена многие герои спектакля, включая главную героиню. И не в честь ли этой католической святой называли своих дочерей цыганки?
-У нас здесь много Кармен,- лукаво говорят в таверне тому, кто разыскивает бойкую работницу табачной фабрики.
Кстати, режиссёр-цыган легко распутывает узлы в «трудовой биографии» хитаны.
Набивка сигарет – лишь прикрытие. Легализация.
«Любовные связи» со всякого рода начальством – флирт, призванный решить главную задачу, то есть бесперебойную поставку контрабандного товара в обход драгунских постов.
Гадание и подарки от поклонников, это мелочи. Основной доход – от бизнеса.
Вначале зритель не понимает, что весь первый акт является масштабной декорацией. Над ним довлеет традиция восприятия образа, и он искренне считает происходящие сцены реальной цыганской жизнью. Только после антракта режиссёр снимает с глаз публики пелену. Выясняется, что мы видели игру, рассчитанную на чужаков. Каждый из цыганских персонажей имеет маску и набор приёмов, позволяющих создать правдоподобную иллюзию. Собственно говоря, этот камуфляж в ходу и сейчас. Цыгане умело подыгрывают стереотипам, существующим в нашем сознании, охраняя тем самым от посторонних взоров свой тайный мир.
- Не оригинально.- скажут мне.- Нечто подобное многие пишут.
Разница в том, что по мнению журналистов и писателей в цыганских потёмках таится опасность, гнездятся разврат и язычество, совершаются тяжкие преступления. Я же знаю, как человечны обычаи этого народа, и насколько несерьёзен по меркам коренного населения криминал.
Стремление «облагородить» своих?
Вовсе нет. Знание своих.
Жемчужный понимает душу родного народа не благодаря беллетристике и научным монографиям (хотя, конечно же, читал и то и другое). Некоторым творцам для создания точного психологического рисунка достаточно прислушаться к своему сердцу.
Согласно тексту новеллы, Хозе уходит к цыганам-контрабандистам целым и невредимым. В новом ромэновском спектакле он убивает полковника – но и сам серьёзно ранен. Табор обсуждает, как поступить с потерявшим сознание драгуном. С одной стороны он чужой. Более того – вчерашний враг. Человек, который совсем недавно ловил их по долгу службы. С другой стороны, сейчас он беззащитен и по закону подлежит смертной казни.
Цыгане поступают именно так, как всегда поступали в сходных обстоятельствах. Гонимый может получить у них приют. Неважно кто он. Когда-то они прятали беглых каторжников. А на территории оккупированой фашистами Европы в таборах скрывались партизаны и сбитые английские лётчики. (Между прочим, это послужило одной из мотивировок нацистского геноцида).
Второй акт начинается с прекрасного эпизода, которого тоже нет у Мериме. Окрепший Хозе ночью беседует по душам с цыганами. Из их разговора видно, что табор принял чужака как брата. Да и сам Хозе оттаял душой. С сослуживцами-испанцами он не делился своим прошлым. Любовная линия, между тем, прошла все стадии от зарождения чувства до сердечной привязанности. Есть только одна странность. Кармен берёт с Хозе слово, что их взаимная симпатия должна оставаться тайной…
Как я уже говорил, весь первый акт, с его яркими массовыми сценами, карнавалом и буффонадами – это дымовая завеса. Истинный конфликт проявляется лишь в тот момент, когда Кармен возвращается с законным мужем.
Более столетия «ударной» была первая часть постановки. Второй акт доигрывали и досматривали как бы по инерции. Всплеск интереса на арии тореадора – и… скорее бы к выходу. Конечно, Хозе зарежет гордую изменницу. Но сравнится ли это с блеском завязки?
Новаторство Г.Жемчужного состоит в том, что он впервые сделал главным второй акт. До него режиссёры талантливо прятали психологические несостыковки за гениальной музыкой Бизе.
В «Ромэне» музыкальная часть принципиально лишена привычных цитат. Всё заново. Зато драматургия, поставленная на прочный цыганский фундамент, обрела изящную точность шахматной партии.
Кармен, пожалуй, даже любит Хозе. Или готова полюбить. Но на людях он – лишь деловой партнёр. Законный муж, конечно же заподозрит, что здесь скрыто нечто большее, и станет провоцировать поединок при полном недоумении табора. В известных нам фильмах и спектаклях эта схватка любовника с мужем – проходной эпизод. Кто будет жалеть цыгана, вставшего на пути большой любви?
Новая ромэновская постановка возводит смерть Гарсиа в ранг поворотного пункта. И важнейшую роль теперь играет персонаж, которого ранее не было никогда. Имя этому персонажу – цыганский табор. Сын своего народа – Георгий Жемчужный – легко расставляет акценты и вписывает в сценарий летящие со всех сторон реплики. Табор, как отдельный организм, то ликует, то грустит, то вмешивается, то выжидает.
Ближе к финалу Кармен обронит о погибшем муже фразу: «Его никто не любил».
Наверное так.
Гарсиа (в прекрасном исполнении Николая Шишкова) резок, вспыльчив. Понабрался в тюрьме не лучших качеств. И не красавец – один глаз выбит пулей береговой охраны.
Но цыганский этикет требует проявить к нему радушие. И оно проявлено в полной мере. Сказаны все радостные слова, которые положено говорить в таких случаях. Отдельная хвала возносится Кармен, как истинной цыганской жене.
Хлёсткий танец молодого цыгана – кульминация эмоционального всплеска.
А потом следует предельно точная реакция табора на ссору между Гарсиа и Хозе. Цыгане не догадываются о подоплёке конфликта. Хозе чужак. Но уже почти свой. Видя, что одноглазый Гарсиа старательно провоцирует схватку, мужчины говорят:
- Хозе хороший парень.
- Ты затеваешь не ту игру.
Взбесившийся супруг, однако, добивается своего. У Хозе есть уязвимая точка. Будучи баском, он не терпит насмешек по поводу своего происхождения. В первом акте полковник погиб именно потому, что задел национальное самолюбие подчинённого.
Что ж. Теперь никто не вмешается. Следует прекрасная сцена поединка. Хозе долго сдерживался, дожидаясь пока окажется в глазах окружающих безусловно правым. Наконец, он может применить свой коронный «наварский прием». Игра Романа Грохольского в этот момент просто блистательна. Лицо его персонажа светится детским блаженством. Он с восторгом перебрасывает нож из ладони в ладонь. Он уверен в себе и действительно всаживает лезвие в соперника мастерским ударом.
Краем глаза я с опаской наблюдал за Кармен. Неужели всё испортит? Бьются не на жизнь, а на смерть два самых близких ей человека!
Режиссёр и здесь ювелирно точен. Его героиня молча простояла от начала и до конца, не нарушив цыганских приличий вмешательством.
Истинному театралу не будет скучно на спектакле «Вива, Кармен». Бережно сохранив канву сюжета, Георгий Жемчужный смело меняет детали. Мы не знаем, что будет сказано через пять минут.
Потому и интересно.
Полумрак. Два бочонка, увенчанных свечками, стоят на разных концах сцены. Хозе и Кармен присели, облокотившись на них как на столы. Только теперь они раскрываются перед нами окончательно. Сброшены маски, которые носятся в городе. А заодно и те, без которых не обойтись в таборе.
Возвращаются призраки прошлого.
Сталкиваются планы на будущее.
Цыгане признали право Хозе жениться на вдове, поскольку по общему мнению тот лишь защищался. Отныне баск – законный муж хитаны. Он знает, что победил. Он искренне не понимает, что сразил своим «наварским приёмом» не только соперника, но и любовь Кармен.
Этой коллизии нет нигде кроме современного театра «Ромэн». Для режиссёров других национальностей всё было просто и ясно. Любила – разлюбила. Вчера аристократ, сегодня Хозе, завтра тореадор.
«У любви, как и у пташки крылья…»
Цыганская интеллигенция знает, что дочь кочевого племени жила в другом измерении. Георгий Жемчужный сломал вековую сценическую традицию не ради стремления к оригинальности, а во имя правды. Кармен становится женой Хозе на волне прежнего чувства. Но ужас свершившегося рассеивает иллюзии. Убит цыган. Пусть несимпатичный. Пусть сам нарвался. Но убит цыган! Коренным европейцам трудно осознать то отвращение к насилию, которое в крови у пустившейся в странствия индийской касты. Мы улаживаем свои разногласия путём войн и революций. Цыгане же почитали самой строгой мерой наказания изгнание. Будь их воля, повсюду царил бы мир.
Возможно, Кармен и смогла бы совладать с душевным кризисом. Но Хозе, упоённый «победой» начинает вести себя как мелкий диктатор. Теперь он решает за жену всё! Жена без него никуда шагу не ступит!
Романтичная эстетика Испании вянет на глазах. На нас повеяло склокой в закутке коммунальной квартиры. Хитану затягивает омут мелочной подозрительности. И она понимает, что не станет всё это терпеть от зарвавшегося чужака.
Любовь к тореадору? Не это – причина бунта. Кармен откажет молодому красавцу в ответ на его горячее признание… Цыганка умрёт не в огне новой страсти. Её душа выжжена, и впереди лишь тягучий кошмар. Что несчастной, собственно, остаётся? Такой выход, как побег за тридевять земель для неё заказан. Кто она – вне родной среды? Среди испанцев или французов ей жизни нет... Но не будет жизни и в таборе.
Новым смыслом наполняется текст Проспера Мериме. Мы слышали его десятки раз: «Ром может убить свою ромни. Но Кармен всегда будет свободна!».
Ей всё известно заранее.
Кармен принимает смерть, признавая «власть мужа» высшим законом. Нож, направляемый безумием ревности – это проявление рока.
Цыганский режиссёр впервые придаёт бунту хитаны точный мотив. Нас всегда убеждали, что Кармен отвоёвывала право любить кого угодно, не считаясь ни с кем. Георгий Жемчужный отвергает эту привлекательную для европейских романтиков концепцию. Его Кармен, как истинная цыганка, остаётся в рамках супружеского долга, и гибнет, отстаивая человеческое достоинство.
Не могу удержаться от комментария из сферы этнопсихологии.
Судить о народе по эффектным фразам литераторов опасно. Ошибётся читатель, который примет буквально фразу: «Ром может убить ромни». В действительности эту сентенцию надо воспринимать как фигуру речи. Насколько известно этнологам, в прошлые столетия цыганские мужья убивали жён гораздо реже, чем представители «цивилизованных европейских наций». Да и сейчас дело обстоит так же.
Но это к слову. История, описанная Мэриме, вполне могла произойти в Испании XIX века. Хозе – не цыган, а баск. Для его отчаянных вспыльчивых соплеменников манера хвататься за нож была обычна. Недаром ряд учёных отстаивает теорию о кавказском происхождении басков и их появлении в горных районах Испании в эпоху Великого переселения народов... Кармен отдавала себе отчёт в самоубийственности своей резкой отповеди. И погибла.
Финал спектакля решён в условном ключе. Он возвышенно-красив.
Роскошные волосы Кармен распускаются на ветру дивным цветком. Позади неё возникают фигуры убитых.
Полковник, погибший в первом акте.
Муж-цыган, погибший во втором.
Эти призраки стоят в гордом спокойствии. Смерть облагородила их, смыла всё наносное, сиюминутное… Как удалось добиться этого высокого трагизма? Тайна искусства! Мы ещё не забыли заносчивость Гарсиа. Мы запомнили полковника комическим персонажем (вся «армейская» линия прорисована с лёгким юмором). Теперь оба застыли напоминанием о трагедии Человека, лишённого Жизни в расцвете сил.
А рядом третья фигура. Это тореадор. Он тоже убит.
Убит морально.
Скупыми, но уверенными мазками режиссёр рисует образ доброго и совершенно не испорченного известностью парня. Ближе к финалу тореадор решится, наконец, на объяснения. Ответ любимой станет для него приговором.
Он изольёт своё горе в молитве перед статуей святой Кармен. Потом настанет час очередной корриды – с восторгами бесчисленных поклонниц и привычным риском. Бык опускается сверху декорацией-символом. А поединок изображён средствами танца. Актёр Семён Козлов бьёт чечётку с отрешённым каменным лицом, словно отрабатывает смену на конвейере. Он ни в чём не ошибётся. Его молодое ладное тело исполнит всё, что положено. Бешеная дробь каблуков завершится эффектной точкой – любимец публики воткнёт нож в щит с изображением огромной бычьей головы и поспешно исчезнет сквозь толпу.
От контраста между смертью души и ликованием ничего не замечающего праздника становится жутко.
В спектакле Георгия Жемчужного много сильных, заражающих своей эмоциональностью сцен.
Я думаю, театральные критики напишут об этом лучше меня. Они отметят не только гармонию актёрского ансамбля, но и слаженную работу массовки. Отдельную похвалу заслужили костюмеры, авторы декораций, а также разнообразных световых эффектов.
Прожектор с перекрестьем решётки мгновенно превращает каменную кладку таверны в тюремную камеру.
Прекрасен своей лапидарной простотой и тот эпизод, когда тёмные силуэты цыган перекатывают бочки и тащат тюки с контрабандным товаром.
Возможно, кто-то из критиков заметит недостатки, естественные для театра, переживающего не лучшие времена. Но мне не хочется сейчас писать о трудностях рождения спектакля. Успех налицо. Следует поздравить Георгия Жемчужного и всех его единомышленников. Бурные аплодисменты зала были вызваны отнюдь не ритмичной музыкой, призывающей публику хлопать в такт (как поступают под конец прочих ромэновских спектаклей). Режиссёр намеренно избрал для финала нейтральную мелодию. В этих условиях можно было ждать оваций только в том случае, если новая трактовка «Кармен» действительно хороша.
Я рад, что уверенность в своих силах не подвела мастера.
Николай Бессонов
