Цыганские мотивы в творчестве Т.Г.Шевченко


Цыганская тема не относится к главным в художественном наследии Тараса Шевченко, но было бы неверно обойти её молчанием, - и дело тут не только в масштабе творческой личности. Природная наблюдательность и талант рисовальщика позволили Шевченко создать графические произведения, представляющие несомненный этнографический интерес. Цыгане Украины не были избалованы в середине XIX века вниманием художников. Вот почему работы Тараса Григорьевича дают уникальную возможность зрительно представить облик цыган этнической группы «сэрвы».

Кочевой народ выглядит чем-то единым лишь на поверхностный взгляд. В реальности же специалисты насчитывают около семидесяти этногрупп, каждая из которых

сформировалась благодаря длительному кочевью в ограниченном ареале. Десятилетия, а то и столетия контактов с местным населением оказывали влияние на костюм, фольклор и диалект цыган. Соответственно, прежде чем перейти к анализу графических листов Шевченко, уместен будет краткий исторический экскурс.

Будучи народом индийского происхождения, цыгане сохранили во всех странах кастовую структуру занятий, включающую музыку, торговлю и гадание. Кочевое племя приняло православную веру ещё в средневековой Византии. Уже в XIV веке цыгане были обращены в рабство на территории княжеств Молдавия и Валахия (ныне Румыния). С этого времени они поодиночке и целыми таборами совершали побеги на территории сопредельных государств.1 Лингвистический анализ показывает, что цыгане Украины являются потомками этих беглецов. Прибытие цыган на Украину можно датировать серединой XVII века (что подтверждается и российскими официальными источниками).2

Итак, выяснив происхождение тех кочевников, которых с детства наблюдал Тарас Шевченко, мы особо отметим, что к XIX веку они очень многое переняли от украинцев. Конечно, зрителю, разглядывающему акварель «Гадалка» (1841 г.) прежде всего, бросаются в глаза «цыганские» черты в облике смуглой предсказательницы судьбы – в частности, привязанный позади ребёнок. Действительно, привычка носить детей за спиной существовала у цыганок всего мира. Однако же, манера повязывать платок у гадалки – типично украинская.

Изобразительные источники той эпохи показывают, как сильно влияла на головной убор страна пребывания (русские цыганки носили тогда кокошники, английские – капоры и т.д.)3.

Благодаря Шевченко мы можем с уверенностью сказать, что украинские кочевницы к 1841 году уже переняли местную манеру делать пышный тюрбан с узлом, завязанным на лбу. И точно такие же платки мы наблюдаем на иллюстрации, изображающей цыганский табор, которую искусствоведы называют «приписываемой Шевченко». Хотелось бы подробнее остановиться на данной иллюстрации, опубликованной во втором томе собрания сочинений А.С.Пушкина (СПб., Брокгауз-Евфрон, 1908 г.) – с подписью:

«Цыганский табор. Редкая гравюра по рисунку Т.Г.Шевченко для несостоявшегося издания соч. Пушкина. Воспроизводится впервые с экземпляра коллекции П.А.Ефремова».

Признавая, что композиция, близкая к овалу, не характерна для руки Тараса Григорьевича, мы можем, однако, предположить, что это чисто косметическое вмешательство со стороны гравера в первоначальный (и увы утраченный) эскиз. Но, даже оставляя под некоторым сомнением авторство Шевченко, следует с уверенностью заявить, что персонажами исходной зарисовки были именно украинские, а не русские цыгане. Об этом говорят косынки с завязанными спереди концами, и навесы, ничуть не похожие на русско-цыганские палатки. Есть и ещё одна черта, указывающая на принадлежность изображённого табора к восточной, а не западной ветви кочевого народа. Как известно, русские, польские и латышские цыгане традиционно отличались крайне строгими понятиями о «приличном» и «постыдном». В частности, мужчина считал для себя позором, если сородичи увидят его без рубашки. Для балканских и родственных им групп, напротив, в этом не было ничего особенного. Не случайно А.С. Пушкин, вернувшись из Молдавии и описывая табор, оставил характерную строку: «детей и старцев нагота». И не случайно Тарас Шевченко в поэме «Вiдьма» даёт очень близкое описание:

Коло осiннього миколи,
Обiранi, трохи не голi,
Бендерським шляхом уночи
Iшли цигане.

Типичнейшим выглядит на иллюстрации к пушкинским «Цыганам» огромный вырез на рубахе наклонившейся вперёд женщины. (Такая одежда, практически не закрывающая грудь, встречается на этнографических зарисовках, а потом и на фотографиях вплоть до середины ХХ века).
Впрочем, при всех верно подмеченных мелочах, нельзя не отметить, что позиция автора – это «взгляд извне». В сущности, подавляющее большинство художников (включая Шевченко), прежде всего, видит в цыганах нечто яркое, романтичное, броское. Сложная система взаимоотношений в таборе и скрываемые от «чужаков» обычаи проходят мимо внимания людей искусства.
Как типичный представитель коренного народа, украинский классик берёт сюжетом стереотипные сцены. В его представлении цыгане, это таинственное гадание, походная кузница, ручной медведь, зажигательная музыка и криминал. Из сказанного отнюдь не следует, что графика Шевченко может хоть чем-то затронуть национальное самолюбие.
Великий гуманист трактует ту же ворожбу как пасторальную сцену, от которой исходит умиротворение. Поскольку всё познаётся в сравнении, следует вспомнить, что художники западной школы предпочитали изображать предсказание судьбы в сочетании с кражей. Начиная с Калло и Латура, художники изображали гадалку, заговаривающую клиенту зубы и её подручных, вытягивающих тайком кошелёк.
Сепию «Цыган» (1851 г.), на которой изображён смуглый арестант, формально можно отнести к произведениям, посвящённым «криминальной» стороне цыганской жизни. Судебная машина Российской империи руководствовалась отнюдь не расистскими законами западноевропейского типа, карающими только за принадлежность к кочевому племени4. Скорее всего, персонаж серии совершил реальное преступление. Но Шевченко (не понаслышке знавший о неволе) без сомнений встречал осуждённых представителей этого народа. Он не мог не знать, как низок у цыган уровень правонарушений, связанных с насилием против личности. Убийство и разбой, за которые осуждали значительный процент «коренных жителей» любой европейской страны исключительно редко встречались в таборной среде. Специалистам уже в XIX веке было ясно, что главные цыганские правонарушения это мошенничество и кражи. Так Рихард Либих, имевший 20-летний опыт сыскной работы (а заодно оставивший прекрасное исследование по обычаям и языку немецких цыган) делает следующее сообщение: «Воруют цыганы с большой ловкостью и осмотрительностью, но обыкновенно одни мелочи: съестные припасы, одежду и другие необходимые потребности. Опасной кражи и грабительства от цыган ожидать нельзя... Вообще же с цыганами обходятся неприветливо и часто очень жестоко; и очень должно удивляться, что они не сделались ненавистниками людей и действительными злодеями»5.
Последние исследования, касающиеся ситуации в Российской империи, показывают, что процент осуждённых цыган соответствовал их доле в населении. Разумеется, Шевченко не был знаком со статистическими выкладками, но его личный опыт отразился в графической форме.
Цыган-арестант изображён им с несомненной симпатией. Это не мрачного вида злодей, а темпераментная и непосредственная личность - дитя природы».
В 1852 году Никита Савичев видел упомянутый выше рисунок во время встречи со ссыльным Шевченко. Впечатление одного из первых зрителей настолько характерно, что я процитирую его полностью.
«Другой рисунок тоже был сделан сепией: к стоящей на углу улицы живописной малороссийской хате-шинку двое солдат привели двух арестантов, скованных железами поодиночке и вместе один с другим. Один из солдат вошёл в корчму, а другой, опершись на руку о верхний косяк наружной двери, стоял спиной к зрителю, в ожидании чарки водки от товарища. Он покосился на отдыхавших у стены арестантов. Это были – один великорусс, другой цыган. На улице, в глубине дальнего плана, появилась группа странствующих цыган, представляющая из себя вакханалию: бубен, скрипка, скоморошная песня, неистово пляшущие женщины – всё это было в разгаре. Арестант цыган, поражённый родными звуками свободы, рванулся и выставил голову за угол хаты; но с тем вместе он потянул за собой товарища, апатично преследовавшего в своей одежде паразитов. Загремели цепи, и потревоженный русский арестант злобно глядел на цыгана, а караульный солдат обратил на шум внимание, выразившееся в повороте головы. И всё тут. Но как это сделано…»6
В приведённой цитате, возможно, отразились комментарии самого автора. «Родные звуки свободы», «неистово пляшущие женщины» - всё это находится как бы за рамкой графического листа. Для зрителя, не знающего ни скрытой стороны сюжета, ни названия сепии, даже национальная принадлежность главного героя оставалась под вопросом. Не случайно в литературе данное произведение фигурировало под названиями описательного характера, вроде «Полураздетый человек в островерхой шляпе возле украинской хаты в сруб»7 или «Два скованных человека»8
Разумеется, этнолога не удивит отсутствие национальных элементов в одежде. Мужчины-сэрвы одевались подобно местным жителям (что подчёркивал, к примеру, дореволюционный исследователь М.Плохинский9. И обувь, и широкие шаровары показывают, что перед нами именно украинский цыган. Об этом же красноречиво говорит и то, что персонаж не постеснялся обнажиться по пояс (как уже говорилось выше, русский цыган никогда бы так не поступил).
Нелишним будет здесь разъяснить, что понималось в середине XIX столетия под цыганской пляской и вообще цыганской музыкой. Как это ни покажется странным, Шевченко не мог слышать практически ничего из современного «фольклорного» репертуара. То, что сейчас исполняется цыганами бывшего СССР, возникло большей частью в XX веке, причём в России. Украинские же цыгане – сэрвы – не имеют фольклора на своём диалекте. Они по сию пору мастерски исполняют украинские народные песни и произведения, заимствованные у русских цыган. Уже во времена Шевченко существовали тесные контакты русской и украинской цыганских диаспор. Из сэрвицкой среды пополнялись хоры, пением которой восхищалась элита российского общества: Пушкин, Толстой, Куприн10. К сожалению, Шевченко не посчастливилось познакомиться с лучшими образами русско-цыганского вокала. Его единственное столкновение с профессиональным хором оставило по себе саркастическую запись в дневнике. Предаваясь воспоминаниям о «ромёнской ярманке» на Ильин день в 1845 году, поэт, в частности, замечает:
«И московских цыган я тогда в первый раз слышал и видел, как они отличались перед ремонтёрами и прочею пьяною публикою и как в заключение своего дико-грязного концерта они хором пропели:

Не пылит дорога
Не дрожат листы
Подожди немного
Отдохнёшь и ты.

Намекая этим своим пьяным покровителям, что им тоже не мешало бы отдохнуть немного и собраться с силами для завтрашнего пьянства. Думал ли великий германский поэт, а затем и наш великий Лермонтов, что их глубоко поэтические стихи будут отвратительно дико петы пьяными цыганками перед сбором пьянейших ремонтёров? Им и во сне не снилась эта грязная пародия»11.
Из прекрасного исследования музыковеда Б.Штейнпресса мы знаем, как велик был творческий разброс между различными хорами столиц. Увы, Тарас Григорьевич побывал на концерте коллектива, стремящегося угодить вкусу купечества, а то и мещанства. Высокий уровень исполнительства был характерен для хоров, которые выступали в дворянской среде.
Характерным представляется, тем не менее, шевченковское упоминание о (пусть неудачном) обращении цыган к классике. Тот же Штейнпресс убедительно доказал, что в XIX веке хоровой репертуар московских и петербуржских хоров состоял исключительно из романсов в сочетании с русскими и украинскими народными песнями. Первые, причём весьма несовершенные произведения на цыганском языке появились в хоровом репертуаре только на исходе столетия. Соответственно, артисты из сэрвицкой среды, возвращаясь на Украину, могли обогатить сородичей исключительно сочинёнными романсами. Возникает естественный вопрос: «Что же понимал Шевченко под цыганской песней и пляской, отражая их в своих произведениях?»
Чтобы дать правильный ответ, следует вспомнить о главной особенности цыганского исполнительства, связанной с индийским происхождением этого народа. Для цыган музыка это, прежде всего, кастовое занятие - средство заработать на жизнь. Не случайно этнографы не обнаружили у них ни в одной европейской стране даже малейших следов индийского фольклора. Таборные артисты повсюду напряжённо вглядывались в местные музыкальные пристрастия, стремясь понять, исполнение каких произведений сулит коммерческий успех. Вот почему цыгане славятся как гениальные интерпретаторы чужого фольклора. Внося нечто особенное в манеру пения, расставляя неожиданные акценты, они значительно обогатили музыку Испании, Румынии, России, Венгрии. Конечно же, и на украинских землях вновь прибывшие таборы быстро освоили местную фольклорную традицию и к эпохе Шевченко умели в совершенстве исполнять украинские песни и пляски. Они делали это с присущим цыганскому темпераменту азартом, причём лёгкий «ориентальный» акцент лишь способствовал успеху их выступлений.
Арестант в шароварах, это, конечно же, сэрво. «Родные звуки», услышанные им из-за угла дома – без всяких сомнений слегка перелицованный украинский фольклор.
Существуют источники, позволяющие назвать наиболее популярные произведения из этого ряда. Как уже говорилось, хоры русских цыган подпитывались за счёт исполнителей с Украины, а в результате издаваемые в столицах песенники содержат такие вокальные номера, как: «Чоботы», «Спыть жинка и не чуе», «Ой, був, да нема», «Чиловик сiе жито», «Нехай так», «Ой, Василю»12, «Як сказали вражьи люди»13. Очень велика вероятность, что одна из этих песен и донеслась из-за угла хаты до изображённых Тарасом Григорьевичем арестантов.
*****
Цыганская тема у Шевченко прослеживается не только в изобразительном искусстве. Как поэт и прозаик он неоднократно упоминает экзотическое национальное меньшинство Украины. Именно с цыганками (как с чем-то хорошо знакомым) сравнивает он встреченных в ссылке калмычек14. В его творчестве имеются отдельные упоминания о цыганах и подробные описания таборного быта. Не претендуя на полный анализ данной темы, цыгановед не может не поделиться некоторыми своими выводами.
Мысль о том, что Шевченко относился к цыганам с симпатией, вряд ли будет слишком смелым допущением. Достаточно посмотреть на текст поэмы «Вiдьма», рисующей, как несчастная украинка, которой нет места в жестоком мире, находит приют в кочевом таборе. Цыганам нет никакого расчёта брать к себе полубезумную женщину. Они сами живут в крайней нищете. Но первый же их душевный порыв при виде заговаривающейся бедняжки:

«…Будь ти з нами.
У нас, ей богу, добре жить».

И это не пустые слова. Три года «приблудная» кочует с табором, чувствуя дружескую поддержку. Старая цыганка Мариула учит её знахарствовать, передавая секреты трав и корешков. Здесь уместно будет сказать, что украинский классик верно отразил сердцевину цыганского мироощущения. Все исследователи, знающие этот народ не по книгам, отмечают как характернейшую черту, что гонимый «чужак» всегда мог найти у цыган защиту, В таборах зачастую скрывались гонимые законом люди. Во время войны цыгане Западной Европы прятали от нацистов сбитых английских лётчиков15, а в России укрывали партизан (что послужило оккупантам официальным обоснованием для расправ16).
Примечание - Автор этих строк лично видел русских, получивших приют в палатках закарпатских цыган, которые приезжали на заработки в Москву. Когда один из «гостей» обворовал хозяев и скрылся, я не услышал в цыганской интонации злобы: в их глазах бомж был несчастным, и ему всё было прощено.
Возвращаясь к поэме Шевченко отметим не только реализм сюжета, но и развитие литературной традиции, идущей от Пушкина.
Главным мотивом, побудившим табор принять Алеко, является фраза Земфиры: «Его преследует закон». Гений русской словесности неверно истолковал многое в цыганской психологии17, но в данном случае проявил острую наблюдательность. И если Тарас Григорьевич пошёл по стопам, предшественника, то следует признать, что художественное чутьё ему не изменило.
Важным индикатором отношения Шевченко к кочевому народу можно считать афористичную фразу из той же «Вiдьмы». Описывая цыгана, он вскользь роняет: «Зане вiн вольний, як козак».
Вряд ли стоит подробно описывать, как вечно стеснённый поэт боготворил свободу, чтобы по достоинству оценить его взгляд на людей, реально этой свободой обладавших.
Впрочем, у цыгановедов есть и повод для критики этнографического характера. Тарасу Григорьевичу потребовалось для развития сюжета, чтобы в таборе не было детей – тогда становился художественно оправданным страдальческий монолог главной героини. Между тем, бездетный цыганский табор невозможен в принципе. Если даже представить себе, что все кочевые женщины страдали бесплодием, реальные цыгане вышли бы из этой трагической ситуации так, как это делалось повсюду (и делается до сих пор). Они усыновили и удочерили бы сирот из числа местного населения и воспитывали бы их как родных18. Названная практика, не имеющая ничего общего с фольклорными рассказами о похищении детей, решала одну из основополагающих потребностей цыганской семьи. К сожалению Шевченко принёс в жертву сюжету достоверность ситуации.*
*- Ту же ошибку совершили авторы популярного в 70-е годы XX века мексиканского фильма «Есения». В красочном таборе, предстающем на экране, совершенно нет детей, что придаёт зрелищу оперетточный характер. Экранизации советских времён «Табор уходит в небо» и «Цыганка Аза» избежали указанной оплошности.

*****
Прежде, чем проанализировать отрывок из прозаического произведения Шевченко «Близнецы», необходим комментарий исторического характера.
Цыгане левобережной Украины были разделены в XVII и XVIII столетиях на 10 полков, во главе каждого из которых стоял атаман19. Вся эта воинственная терминология не должна вводить читателя в заблуждение. В конце концов, и украинцы были поделены по местностям на то же число полков. Нужно это было для административного контроля и сбора налогов. Власти ждали от цыган всего лишь исправного внесения денег в «скарб войсковой». На цыганских полковников была возложена ответственность за налоговые сборы. Им вменялось в обязанность разыскать нужного властям кочевника, буде такая необходимость возникнет. Предполагалось также, что атаманы будут гасить внутренние конфликты, исполняя функции правосудия. Власти Российской империи мудро решили, что излишне мелочная внешняя опека может только навредить, поскольку чиновничеству не под силу разобраться в национальной специфике. Конечно, в реальности разбором дел между цыганами занимался не «формальный лидер», сумевший зарекомендовать себя в глазах властей, а так называемый цыганский суд (на сэрвицком диалекте «сэндо»). Уважаемые пожилые цыгане руководствовались не законами империи, а обычным правом. Их решения исполнялись беспрекословно. Если же возникали недоразумения между цыганом и украинцем, дело разбиралось в обычном суде20.
Это пространное предисловие позволяет сделать вывод, что, даже не имея с цыганами тесного общения, Тарас Григорьевич был в курсе их истории. Свидетельство тому – отрывок из «Близнецов», а именно то место, где описывается родословная героя. Углубляясь почти на столетие назад, в эпоху после кончины императора Петра III, Шевченко рассказывает о Карпе Сокире следующее:
«Возвратясь в свой родной Переяслав, он, к его великой радости, беспрепятственно женился на дочери тогдашнего полковника переяславского цыгана Иваненка, и получил за женою в приданое хутор со всеми угодьями и несколькими сотнями пахотной и луговой земли на берегах речки Альты21».
Из данного текста следует два вывода. Во-первых, Шевченко знал о существовании в середине XVIII века цыганских «полков». Это тем более интересно, что постановлением от 10 октября 1755 года должности цыганских атаманов были упразднены, а самих цыган уравняли тогда с прочими обывателями, поставив в зависимость от сотенных полковых правлений22. Таким образом, беглое упоминание о «полковнике цыгане Иваненке» выдаёт осведомлённость о ситуации, успевшей уже подёрнуться для большинства украинцев дымкой забвения.*
*- согласно архивным сведениям в 1739 году атаманом в Перяславском полку был цыган Иван Косяк. Не имея дополнительных сведений, можно, однако, предположить, что Иваненко – это его сын. В ту пору фамилии у цыган, как и у местных жителей часто образовывались на основании отчества. Пример такой трансформации даёт М.Плохинский. Основатель рода имел прозвище Босак, его сын уже был записан как Босакевич, а потом появилась фамилия Босаченко. Плохинский М.М. Иноземцы в старой Малороссии. Ч.1. М., 1905.С.197
Во-вторых следует обратить внимание на приданое, которое, как видно из текста, дал зятю богатый Иваненко. Вопреки стереотипу, изображающему цыган безземельными кочевниками, Тарас Григорьевич в точном соответствии с исторической действительностью упоминает выделенные Сокире пашни и пастбища (явно не последние). И действительно. Архивные документы середины XVIII века однозначно указывают, что у сэрвов уже выделился слой оседлых людей, многие из которых были богаты. Так некий Павел Мащенко снабдил свою дочь приданым из двух лошадей и двух больших серебрянных кубков. Батуринский цыган Василий Мина в 1772 году дал взаймы сумму в 200 рублей (это при ежегодном налоге с кочевников от 50 копеек до 10 рублей)23.
*****
Современная цыганская интеллигенция Украины испытывает не только благодарность к Тарасу Шевченко за внимание к цыганской теме. Предпринимаются шаги для популяризации поэтического наследия великого поэта в национальной среде. Так Михаил Григорьевич Козимиренко, цыган, ставший членом союза писателей Украины, занимается переводами стихов Шевченко на родной язык. Недавняя публикация его книги положила начало новому этапу взаимного влияния культур.

Николай Бессонов.

Публикация осуществлена в цыганской газете "Романи яг", 2003, № 18(37), С.9., № 19(38), С.8., № 20(39), С.9.,
1. Марушиакова Е; Попов В. Циганите в Османската империя. София, 2000. С. 22, 58, 59.
2. Кеппен П. Хронологический указатель материалов для истории инородцев Европейской
России. СПб., 1861. С. 480-487.
3. Houfe Simon. The Dictionary of British Book Illustrators and Caricaturists. England, 1978. P. 37;
Journal of the Gypsy Lore Society. Third Series, Vol XXI, Parts 1-2, 1942, P.1.
4. Kenrick Donald; Puxon Grattan. The destiny of Europe’s gypsies. NY., 1972. Р. 42, 43, 45;
JGLS. (3) XXV, P. 106;
Liegeois Jean-Pierre. Roma, Gypsies, Travellers. Nenterlands, 1994. P.125.
5. Цыганы. Природа и Землеведение. СПб., 1864. Т. 3, № 3. С. 78-80, 83, 85.
6. Савичев Никита. Кратковременное знакомство с Тарасом Григорьевичем Шевченко.
Казачий вестник. Новочеркасск, 1884, № 53-54.
7. Искусство и художественная промышленность. 1900, №3, С.65.
8. Каталог шевченковской выставки в Москве по поводу пятидесятилетия со дня его смерти.
М., 1911, С.10 № 140.
9. Плохинский М.М. Иноземцы в старой Малороссии. Ч.1. М., 1905. С. 202.
10. Баранников О.П. Украiнськi цигани. Киев. 1931. С. 23
11. Шевченко Т.Г. Дневник (с 12 июня 1857 по 13 июля 1858).
Полное собрание сочинений Т.Шевченко в 12 томах. Т.V, С. 79.
12. Штейнпресс Б. К истории «цыганского пения» в России. М., 1934. С. 38
13. Бауров К. Репертуары цыганских хоров старого Петербурга. С-Пб., С.61
14. Полное собрание сочинений Т.Шевченко в 12 томах. Т.IV, С. 90.
15. Yoors Jan. The Gypsies. NY. 1983. Р.253
16. Кенрик Дональд, Паксон Грэттан. Цыгане под свастикой. М., 2001. С.130
17. Н.Деметер, Н.Бессонов. История цыган – новый взгляд. Воронеж, 2000. С.53-65
18. Бессарабские цыгане. Нива. СПб., 1875. № 42. С. 658.
19. Плохинский М.М. Иноземцы в старой Малороссии. Ч.1. М., 1905. С. 203
20. Там же. С. 204
21. Полное собрание сочинений Т.Шевченко в 12 томах. Т. IV, С. 15.
22. Плохинский М.М. Иноземцы в старой Малороссии. Ч.1. М., 1905. С.208.
23. Там же. 199, 206

Made on
Tilda