Суеверия.

Цивилизация неузнаваемо изменила лицо Западной Европы. Но средневековые предрассудки продолжали существовать в сознании людей XX века. Автомобили, железные дороги, трактора, самолёты (и многое другое) уживались с верой в приметы и магию. В этом отношении все были хороши. Европейцы боялись одних проявлений иррационального мира, цыгане - других.

Но - ближе к нашему сюжету о кочевом таборе в 1930-е годы...

На одной из страниц своих воспоминаний Ян Йорс рассказывает о случае из своего личного опыта - хотя его роль была не активной, а чисто страдательной.

Однажды ловари шли по территории, озлобленной идущим впереди чурарским табором. К сожалению чурари не соблюдали неписаный "кодекс кочевой жизни", и вели себя слишком вызывающе. Табор Пулики, оказавшийся волею случая в их колее, испытал самый настоящий голод. Крестьяне отказывались продавать цыганам еду и не позволяли даже набрать воду из колодцев.

Однажды дети, которым подвело живот, залезли в сад и сорвали несколько яблок. Местный фермер пальнул в них из дробовика - к счастью, лишь солью. Заряд угодил и в Яна. Кривясь от боли, мальчишка вынашивал планы мести, которые слишком уж отдавали европейским радикализмом. О чём может мечтать бельгийский мальчишка, получивший заряд соли пониже спины?

Подкараулить обидчика - и треснуть по голове палкой. Или поджечь сарай.

Но что будет потом?

После некоторых размышлений приёмный отец Яна сказал несколько слов жене и дочери. Рупа с Кежей встали и покинули таборную стоянку. Мальчик был поражён тем, как тихо - без всякой рисовки - две беззащитные цыганки отправились в сторону враждебной фермы.

Несмотря на то, что двадцатый век близился к середине, крестьяне по-прежнему верили в таинственную силу злых чар. Именно на этой вере основывались действия, к которым цыганский табор прибегал в случаях чрезмерного насилия со стороны чужаков. Две босоногие "колдуньи" - мать и дочь - пошли насылать проклятье на ферму. Они были прекрасно заметны благодаря своим экзотическим одеждам даже в сгущающихся сумерках. Рупа и Кежа знали, что за ними следят насторожённые глаза. Они догадывались, что каждое их движение будет потом обсуждаться тысячу раз и приобретёт потустороннюю силу. В эту минуту никто не посмеет остановить их. Цыганки встали напротив фермы и сделали медленные крестообразные жесты, призывающие, якобы, неудачу на все хозяйственные начинания. Теперь даже мельчайшая неурядица (а как без них?) будет приписываться колдовству. В сущности, это была беспроигрышная месть, за которую - кстати - нельзя привлечь к суду.

Вернулись Рупа и Кежа уже в полной темноте. Об их приближении возвестил громкий лай цыганских собак, охранявших фургоны.

Ловари испытывали к собственному "чародейству" вполне понятный скептицизм. Но несмотря на постоянные насмешки над суевериями крестьян, сами они соблюдали архаические ритуалы с неукоснительной пунктуальностью. Прежде всего, это касалось пресловутого магримэ (то есть "осквернения"), исходящего от цыганки. Женщина никогда не проходила между двух мужчин, никогда не пересекала дорогу фургону - она дожидалась, когда тот проедет, и только потом возобновляла свой путь.

Однажды ловари и чурари разбили совместный лагерь. Через несколько дней на берегу реки вспыхнула ссора. Ловарька уличила девятилетнюю чурарку в том, что та набирает воду без соблюдения должных правил.

Правила поведения у реки были таковы. На берегу с самого начала наскоро отметили пять мест, где можно черпать воду.

Вода для питья и приготовления пищи находилась выше всего по течению.

Далее шла вода для мытья посуды и умывания.

Ниже - вода для лошадей.

Потом для стирки одежды.

И в самом конце - вода, которой пользовались беременные цыганки и женщины, у которых были критические дни.

Для каждой из перечисленных целей использовались отдельные вёдра. Концепция чистоты и нечистоты доставляла немало беспокойства цыганским семьям. Цыган никогда не должен был касаться "осквернённого"… Предполагалось, что женщина скверна ниже пояса. Она не должна была касаться подолом юбки ни одного мужчины, а также предметов обихода. Если юбкой задевали тарелки, чашки или стаканы, их немедленно разбивали, чтобы не навредить человеку, который за них возьмётся. По той самой причине считалось правилом хорошего тона есть из одной посуды с важным гостем. Таким способом хозяева лишний раз показывали, что кушанья не "осквернены".

Йорс пишет, что эпизод на речном берегу имел следующий исход: вся вода в лагере была вылита на землю, все готовящиеся блюда постигла та же участь, а место стоянки пришлось поменять. Но на этом злоключения не кончились. Соседство с менее щепетильным табором дало о себе знать ещё раз через несколько дней

Однажды на закате толпа весело болтающих чурарских женщин и детей вернулась к лагерю со зрелой земляникой, собранной на грядках. Прежде чем кто-либо из мужчин попробовал её на вкус, возник зловещий вопрос о магримэ. Проницательная старуха Шура стала задавать чужим цыганкам невинные вопросы.

- Близко ли к земле росла земляника? Много ли было рядов? В каком порядке женщины собирали ягоды?

Постепенно подозрения укреплялись. Некоторые чурарки шли впереди и переступали через грядки, с которых прочие добирали потом ягоды. Женщина, переступающая землянику, без сомнения, осквернила её подолом юбки. Как только это выяснилось, "поганые" ягоды были быстро (хотя и с сожалением) выброшены. А своим детям ловари строго настрого запретили угощаться возле соседских палаток.

Не могу удержаться от нескольких слов вдогонку.

Польский цыгановед Фицовский описывает забавный эпизод, ставший возможным только благодаря техническому прогрессу XX века. Как мы помним, по мнению приверженцев старинных традиций, замужняя цыганка оскверняет всё, над чем она проходит. (например, съестные припасы в погребе). А теперь представьте себе возмущение кэлдэрарских стариков, узнавших, что цыганки сели на пассажирский самолёт и пролетели над всей Польшей из конца в конец… Это же надо было додуматься! Разом опоганить всю страну, и всех находящихся внизу цыган! Старики ругались последними словами. Вот уж воистину - качали они головами - настали последние времена!

Что касается российских кэлдэраров, перед ними рост благосостояния тоже поставил серьёзную проблему. С одной стороны, в наше время солидный цыган должен жить в двухэтажном доме - и котляры таковыми обзавелись. С другой стороны, женщина, находясь на втором этаже, оскверняет всё, что находится ниже. Вот почему котляры уверяют прочих соплеменников, что их жёны никогда не поднимаются вверх по лестнице… хотя им мало кто до конца верит. Должен же кто-нибудь заниматься уборкой на таких больших площадях?

Николай Бессонов



Статья опубликована в цыганской газете "Романi яг" № 16 (143), 2006 г.