Между прочим, местная словесность не обошла подобные аукционы стороной. Классик румынской литературы Василе Александри выпустил в первой половине XIX века книгу "История одного червонца". Это живое свидетельство современника о порядках, царивших в Молдавии. Давайте обратимся к отрывку о судьбе цыганской невольницы:

"Замфира родилась в шатре, на берегу Олты, где цыгане раскинули табор, чтобы провести лето. Отец её был вожаком, а мать гадала на бобах, на зеркале и на чашках с водой; её допускали даже в барские усадьбы, так как она была известной искусницей и угадывала судьбу, словно в книге читала...
Всё своё детство Замфира провела, кочуя из одной округи в другую, летом - в раскинутых неподалёку от городов шатрах, а зимой - в лесу, в земляных мазанках... Счастливое это было времечко для Замфиры, но оно, к сожалению, недолго длилось. Однажды (Замфире было тогда не более семи лет) к её отцу явился жандарм и приказал вместе со всеми цыганами следовать за ним в управу. Он погнал их всех в Крайову, где их действительно ждало великое несчастье. Хозяин их обеднел и, будучи вынужден уплатить долги, в которые влез, решил продать своих рабов с торгов.
В день торгов площадь управы представляла собой зрелище, достойное времён самого жестокого варварства. Она была забита лежавшими на земле цыганами, цыганками и детьми; все эти люди плакали и убивались, словно воистину приговорённые к смертной казни. Толпа дворян и купцов сновала среди них, топтала их сапогами и тыкала в них пальцами, как при покупке скота. Один говорил: "Этот стоит десять золотых". Другой отвечал: "Я бы не дал за него и горсти муки". Третий кричал своё: "Дядя, дядя, не впутывайся ты в торговлю цыганами, на волах наживёшь больше". Со всех сторон неслись стоны, смешанные со смехом, ударами бича, воплями, руганью и проклятьями…
В это время какой-то боярин в ишлике и красных сапожках подошёл к Замфире и стал вертеть её налево и направо, окидывая с ног до головы пристальным взглядом. Он приказал ей пройтись немного, желая убедиться, не хрома ли, заглянул в зубы, затем быстрым шагом направился к глашатаю и изрёк: "Даю десять золотых за дочь вожака". Глашатай тут же выкрикнул: "Десять золотых за дочь вожака! Кто больше? Раз, два, три, готово! В добрый час, боярин!"
Боярин уплатил деньги и вернулся к Замфире, чтоб забрать её. Но отец и мать, слышавшие торг, подскочили, словно укушенные змеёй, и бросились в ноги боярину, целуя полы его одежды и осыпая отчаянными мольбами не разлучать их с дочерью.
- Не обездоль нас, ваша светлость, - говорили бедняги. - …Не вырывай ты у нас сердце наше. Горе нам, и ещё раз горе! Смилуйся над нами, ваша светлость, потому как ты боярин великий, да ниспошлёт тебе Пречистая Дева все блага мира… Дай бог здоровья твоей барыне и деточкам, пусть вырастут князьями да царями… Купи ты и нас, не разлучай с Замфирой, и мы будем тебе верными рабами, какую угодно работу сработаем…
И несчастные так рыдали, что и у татарина сердце бы смягчилось…Но боярин пнул их ногой, как собак, и, нанося им сапогом удары по головам, гневно закричал:
- Ступайте к чёрту, вороны проклятые, а то сейчас же прикажу померять вам спины кнутом.
Сказав это, он рванул у них из рук Замфиру, как только бурьян из земли вырывают".
Отец в отчаянии попробовал бунтовать, но жандармы приковали его к столбу, и стали стегать плетьми. Боярин же, "схватив девочку за волосы, силой потащил с площади управы, оглашаемой воплями её отца и причитаниями матери".
"Не стану говорить о первой поре её жизни в доме нового хозяина. Это время было полно душевных страданий, слёз, напрасных жалоб... Восемь долгих лет длилась эта беспрестанная мука!.. Восемь лет бедное дитя заставляли делать самую тяжёлую работу. День и ночь ей приходилось быть на ногах, всегда готовой выполнить любое приказание. Зимой, летом, в слякоть, в метель она была вынуждена перемывать всё в доме, натирать полы, белить стены и так далее; и за малейшую провинность, за разбитый стакан, за неверный шов на пяльцах - ругань, проклятья, побои - всего этого ей пришлось натерпеться от экономки Сафты."

Уже из этого описания видно, как легко хозяева переводили тех, кто вырос в кочевом таборе, на положение домашней прислуги.
Румынские цыгане подразделялись на три категории:
Одни - как мы только что видели - были в частном владении.
Другие принадлежали монастырям.
Третьи считались рабами князя (правителя государства).
Между прочим, до нас дошли сведения о том, что князья тоже порой устраивали массовые распродажи. Так в 1834 году в Бухаресте прошёл крупный аукцион. Барбу Штирбей, князь Валахии возжелал подновить свой дворец. Нужны были деньги, и он выставил на торги 3000 цыган! Один мужчина стоил 15 дукатов, одна женщина - 12, а дети до шестнадцати лет пошли за половину этой цены.
Шила в мешке не утаишь. Факты о жалкой участи цыган-рабов печатались на немецком, русском и французском языке. В княжествах Молдавия и Валахия бывали иностранные путешественники. Возвращаясь назад, они печатали статьи или даже книги о своих впечатлениях. На основе книги Ж.-А.Вайона "Цыгане", (изданной в 1857 году), я создал картину, которую вы видите ниже. Она посвящена служанке по имени Мария из княжества Валахия. О жизни этой девушки поведал французскому путешественнику цыган-кузнец, и гость страны сделал рассказ частью своей книги.
Несчастная цыганка принадлежала госпоже из Крайовы. Обращение с ней было суровым. Она спала на полу и часто подвергалась побоям. Когда рабыне исполнилось шестнадцать лет, хозяйка обвинила её в краже кольца и, несмотря на все оправдания, решила сбыть с рук… Марию отправили на торги босиком, в одной рубахе. Платье у неё отобрали, зато заковали ноги в кандалы. Дворецкий уселся в двуколку, которую ему тоже было велено продать, и выехал на просёлочную дорогу. Девушка плелась сзади, привязанная к повозке.
Конечно, всегда можно сказать, что автор описал эту сцену с чужих слов и мог быть введён в заблуждение. Но я склонен верить человеку, который лично наблюдал нечто подобное. Вайон сам видел голых рабов в ошейниках и с цепями на ногах, которые промывали золотой песок под плетью надсмотрщика.
Тяжёлые воспоминания остались после путешествия по румынским землям и у Феликса Колсо. Будучи гостем боярского дома, он присутствовал при наказании "фалангой" - когда молодого цыгана стегали прутьями по подошвам. Ноги несчастного посинели. Его утащили волоком.
"А если бы это была женщина?"- спросил француз, наивно надеясь, что слабому полу в поместье положено снисхождение. Оказалось, всё наоборот. Провинившихся цыганок стегали по пяткам не розгами, а кнутом.
Я мог бы и далее перечислять мрачные факты, но полагаю сказанного достаточно, чтобы читатели скорректировали своё мнение о вольнолюбивом цыганском характере.
Давайте лучше затронем другой аспект проблемы.

Вопреки нашим стереотипам, трудно найти второй такой "внутренне зажатый" народ. Даже если нет никаких посягательств со стороны коренного населения, цыгана никак нельзя назвать свободным. Он невероятно сильно зависит от мнения соплеменников. Существует целая сеть национальных обычаев, требований этикета и неписанных законов. В итоге каждый живёт под прессом фразы: "Что люди скажут?".
Мы, русские, очень часто бунтуем против групповых правил, обожаем не подчиняться авторитетам. Нередко демонстративно показываем свою независимость от кого бы но ни было.
Цыгане - напротив - очень большие конформисты. Пойти против обычаев своего сообщества для них практически невозможно.
Приведу один конкретный пример, с которым согласятся все цыгане. Существует старинный обычай, когда на свадьбе выносят окровавленную рубашку в знак того, что невеста блюла свою девичью честь. Если поговорить по отдельности с московскими цыганами, практически везде вам скажут, что с удовольствием обошлись бы без этой части ритуала. Особенно это относится к образованным интеллигентным семьям. Вот уже несколько десятилетий городские цыгане тяготятся традицией, которая теперь выглядит в их глазах чем-то неприличным.
Но что люди скажут?
Когда настаёт пора выдавать замуж дочку, родители и рады бы избавить её от унизительной процедуры, однако их останавливает страх быть первыми. Ведь если поступить как современные русские люди, получится нехорошо. Выходит, все прежние невесты были "честными", а наша - гулящая девка?! Оставим в стороне вопрос о том, что нередко окровавленная простыня - всего лишь камуфляж (и это ясно за праздничным столом каждому). Важно соблюсти форму! Важно сделать свадьбу "как люди делают".
И так во всём. Простыня - это частность. Вся цыганская жизнь пронизана сверху донизу рабской зависимостью от общественного мнения.
И пусть многие ритуальные запреты уже давно пережили свой век. Пусть в изменившихся условиях некоторые обычаи тяготят самих цыган. Они будут тщательно соблюдать "на людях" то, над чем смеются поодиночке.
А потом будут говорить журналистам, какой они "вольный народ".