etnografia2-2

От составителя книги "Язык цыганский весь в загадках".

Предисловие сотрудника Российского института истории искусств, Станиславы Валерьевны Кучепатовой.

(публикуется с сокращениями)

В сборнике публикуются образцы фольклора русских цыган из семейного архива И. М. Андрониковой (коллекция собиралась, по всей видимости, с 20-х по 60-е гг. ХХ века) - свыше 13 000 единиц на севернорусском диалекте цыганского языка с параллельным переводом и комментариями собирателей. "Фольклористическая неграмотность" собирателей повлияла на характер коллекции. Во-первых, фиксировались любые изречения, которые напоминают пословицу. Таким образом в состав коллекции, помимо пословиц и поговорок, вошли такие интереснейшие образцы малых форм цыганского фольклора, как приметы, толкования снов, анекдоты, свадебные приговоры, проклятия и благопожелания, а также фразеологизмы, включающие профессиональный жаргон (торговцев лошадьми, воровской и т. д.). Во-вторых, фразы были записаны так, как они слышались, что позволило сохранить диалектные особенности произношения. Коллекция собирательницы цыганского фольклора И. М. Андрониковой, хранящаяся в Российском институте истории искусств (С.-Петербург), является единственным из известных на сегодняшний день собранием пословиц, поговорок, пословичных изречений цыган Северо-Запада России.

У архива И. М. Андрониковой странная судьба. В Российский институт истории искусств он попал, можно сказать, случайно, причём оказавшиеся в институте материалы - лишь часть грандиозного собрания цыганского фольклора. Долгие годы существовало мнение (некоторые его придерживаются до сих пор), что архив Андрониковой - это миф, а если какие-то записи и существуют - так это её собственное сочинение и плод фантазии. Сейчас, спустя десять с лишнтим лет после смерти самой собирательницы, восстановить события трудно, документов о ней и о её семье практически не сохранилось, а те люди, кто её когда-то знал, мало что могут рассказать. Однако кое-что узнать удалось.

Коллекция собирательницы цыганского фольклора И. М. Андрониковой, хранящаяся в Российском институте истории искусств (С.-Петербург), является единственным из известных на сегодняшний день собранием пословиц, поговорок, пословичных изречений цыган Северо-Запада России.

Инга Михайловна Андроникова родилась 29 сентября 1937 г. в Ленинграде. Начиная с 1948/1949 г. Инга общалась с ленинградскими цыганами. Известно, что она посещала табор на Ржевке-Пороховых (на окраине Ленинграда), сохранились также фотографии 1949 г.: Инга в цыганском таборе под Ленинградом.

Девочка мечтала стать писательницей и, вероятно, поэтому познакомилась с писателем Л. В. Успенским (с ним её познакомила мама, которая училась с Успенским на одном курсе в Государственном институте истории искусств). Рассказывают, что примерно с 1949 г. около пяти лет Инга писала Успенскому письма, в которых описывала свои поездки в табор на Пороховые, приводила в них цыганские песни, а также стихи цыганского мальчика Коли, посвящённые ей… К сожалению, этих писем нам найти не удалось.

В те же годы Инга познакомилась с известным арабистом И. Ю. Крачковским. Сохранилось несколько писем Крачковского к Инге, написанных в 1948-1949 гг.: он писал ей, что она должна хорошо учиться, чтобы не огорчать Маму (слово "мама" Крачковский писал с большой буквы, впрочем, и к одиннадцатилетней Инге он обращался на Вы). В одном из писем 1948 г., довольно большом, Крачковский пишет, что прочёл Ингину "сказочку", и даёт советы:

И стихи, и сказка говорят о том, что искра дарования у Вас есть, но может ли она разрастись в большой огонь, это покажет только будущее. Раздувать искру прежде времени не следует - можно ее только задуть. <…> И поэту, и писателю надо иметь хорошее образование и знать очень много. На одной фантазии нельзя основываться не только в жизни, но и в поэзии. Стихи и цветы надо любить, но для жизни надо и многое другое, что требует большой работы и серьезного труда. <…> Желаю Вам всего хорошего и в настоящем, и в будущем, когда Вы станете большой и, может быть, увидите, что я был прав в своих советах.

В 1955 г. Инга окончила 239-ю среднюю школу, одну из лучших в городе. Далее на несколько лет об Андрониковой нет сведений. Вроде бы она работала в редакциях каких-то ленинградских газет. Потом поступила на факультет журналистики Ленинградского университета, заочное отделение которого она закончила в 1964 г., защитив дипломную работу на тему "Из истории печати цыганского народа 1920-х-1930-х годов". Для написания диплома потребовалось просмотреть большое количество литературы, периодики и агитационных материалов на цыганском языке, выходивших в СССР в те годы. Итогом этой работы стала библиография "Литература на цыганском языке", содержащая тематический перечень книг и статей, составленный de visu по фондам Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (в Ленинграде). Машинописный экземпляр библиографии в настоящее время хранится в отделе национальных литератур Российской национальной библиотеки (бывшей ГПБ), а рабочая картотека по цыганской литературе поступила в РИИИ в составе архива Андрониковой. Впрочем, как нам удалось выяснить, картотека в своей основе была составлена В. Д. Чурсиным, сотрудником Публичной библиотеки, для которого собирание "цыганской" библиографии было своего рода хобби. Картотека дополнялась Андрониковой во время подготовки ею дипломной работы. По сохранившимся в архиве запискам можно судить, что против авторства Андрониковой Чурсин не возражал.

За год до окончания университета, в 1963 г., И. М Андроникова (под псевдонимом Инда Романы`-чай) опубликовала сборник "Сказки идущих за солнцем". Это были сказки, написанные по мотивам цыганского фольклора. Вступительная статья к сборнику написана Львом Успенским, в ней, в частности, говорилось: "С детских лет И. Андроникова пленилась цыганским народом, его жизнью, его историей, его искусством. Может быть, это объясняется каплями цыганской крови, стучащими, по ее словам, в ее сердце. Еще девочкой-подростком она многократно гостила в цыганских таборах, дружила со своими ровесницами-цыганками, училась их языку и начала собирать их песни, сказки, пословицы. Теперь журналистка Андроникова располагает немалым сокровищем: больше двенадцати тысяч пословиц, свыше пятисот записанных со слуха песен, около ста сказок хранится в ее архиве; работа - Далевского масштаба!".

Эти слова можно считать первым упоминанием об архиве цыганского фольклора, принадлежащем Андрониковой. К моменту выхода книги Инге Михайловне было 25 лет. Сказки имели успех, они читались на Ленинградском радио профессиональными чтецами. В качестве музыкальных заставок в этих студийных записях использовались песни и инструментальные наигрыши в исполнении цыганского хора под руководством А. В. Дулькевича.

По материалам, собранным для дипломного сочинения, в 1965 г. Андроникова написала работу "Литература на цыганском языке, изданная в СССР, как источник этнографических сведений о цыганах" (машинопись, 71 с.). Вероятно, эта работа и была представлена ею в качестве вступительного реферата по специальности при поступлении в аспирантуру Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР. Тогда же ею была написана статья "К истории жанров цыганской публицистики" (26 с.).

В аспирантуре Московского отделения Института этнографии Инга Михайловна обучалась с 1 декабря 1966 г. по 30 марта 1969 г. Первоначально её научным руководителем был назначен известный учёный, религиовед С. А. Токарев, вскоре почему-то он был заменен другим, но остался в качестве научного консультанта (совместно с П. И. Пучковым). Андроникову прикрепили к сектору Прибалтики, Поволжья и Европейского Севера. Инга Михайловна просила прикрепить её к сектору этнографии восточных славян, что было бы лучше для неё, поскольку русские цыгане многое заимствовали от русских и белорусов и имеют с ними много схожих черт в культуре. Однако эта просьба не была удовлетворена, и Андрониковой пришлось потратить немало времени и сил для изучения этнографии народов, весьма далёких от сферы её интересов. Нужно учесть, что она окончила факультет журналистики, а не кафедру этнографии исторического факультета, так что ей уже в аспирантуре пришлось осваивать "азы" этнографии.

Во время обучения в аспирантуре И. М. Андроникова была вынуждена оставить занятия цыганским фольклором и целиком переключиться на изучение материальной культуры цыган. Она с головой окунулась в эту работу. Ею были проведены этнографические экспедиции по Псковской, Ленинградской, Калининской и Смоленской областям. Как впоследствии она отмечала в одном из вариантов диссертации, хотя ей "исследуемая среда была знакома: в Ленинградской области началось изучение языка русских цыган и сбор их песен, сказок и пословиц", "до командировок от Института автор не занимался полевой этнографической (подчёркнуто Андрониковой. - С. К.) работой". Андроникова от имени Института этнографии обратилась в МВД СССР с просьбой помочь ей при сборе сведений о современном расселении и численности цыган, их занятиях. В течение 1967-1969 гг. ею был собран статистический материал по 27 областям Европейской части РСФСР. Данные были обработаны в виде сводных таблиц (в настоящее время они хранятся в РИИИ).

К окончанию срока аспирантуры И. М. Андроникова написала диссертацию по материальной культуре русских цыган (сохранились отдельные главы в нескольких вариантах). К диссертации прилагались альбом с рисунками, фотографиями и схемами, терминологический словник, а также фольклорное приложение. По теме диссертации была написана статья "Эволюция жилища русских цыган", до сегодняшнего дня остающаяся единственной работой по этнографии русских цыган. Статья была опубликована уже в 1970 г.. Однако защитить диссертацию не удалось. В Институте этнографии у Андрониковой возник конфликт. Трудно сейчас сказать, что именно послужило поводом: то ли её непростой характер, то ли нежелание научного сообщества принять в свои ряды журналистку, то ли саму тему потребовалось закрыть (чтобы получить одно место в аспирантуре по цыганской теме Институт должен был заручиться специальным разрешением отдела науки ЦК КПСС)… Началась травля. Не будем здесь называть имён, Бог им судья. Обсуждение диссертации в институте проходило жёстко и недоброжелательно. По сохранившемуся рукописному протоколу заседания видно, что против тона дискуссии пытался возражать лишь С. А. Токарев:

"Токарев. Отмечает, что его удивляет ход обсуждения. Никто не говорит о том, что нового вносит в науку эта работа. Диссертация С. А. Токареву представляется очень ценной, и прежде всего потому, что она посвящена народу, о котором мы очень мало знаем. Ценность этой работы заключается и в том, что в ней описаны не только вещи, но за вещами хорошо виден живой человек. Мы видим не просто жилище, а как люди живут в этом жилище. Недостатки в работе, конечно, есть, но они не должны заслонять её общей высокой оценки."

В официальном машинописном протоколе осталась лишь фраза о том, что в работе есть недостатки.

По настоянию Андрониковой было проведено повторное обсуждение её работы, но уже в лаборатории этнической статистики и картографии. Заседание состоялось 1 апреля 1969 г., т. е. на следующий день после официального окончания срока аспирантуры. Оценка работы - опять отрицательная, на обсуждении говорилось о низком профессиональном уровне диссертантки. Правда, сотрудники лаборатории признали, что выполненная Андрониковой карта расселения цыган составлена вполне профессионально, но в остальных вопросах они доверяют мнению коллег из других секторов. Основной формальный повод для критики - то, что в диссертации указаны лишь девять информаторов, а это значит, что работа не может быть добротной и автор плохо знает то, о чём пишет. Андроникова пыталась объяснить специфику работы среди цыган, которые настороженно относятся к чужим: им не принято было называть правильно своего имени, большинство категорически не разрешали при них что-либо записывать. Из протокола этого заседания: "В поле работала 78 дней. Количество информаторов подсчитать трудно, так как разговаривать и одновременно записывать каждого цыгана я не могла. Только с восемью информаторами можно было работать с карандашом и бумагой. Многих фамилий не знаю, т. к. не всегда удобно было спрашивать". Но этот довод не был услышан. Ещё раньше, в письме из экспедиции от 18 августа 1966 г. к С. А. Токареву И. М. Андроникова писала:

"Мои документы (удостоверение, данное Институтом) оказались в глазах местных органов неавторитетными, и я оказалась предоставлена сама себе: голый человек на голой земле. Причём без надежды на какую-нибудь защиту. А между прочим, и попадала в сложные и неприятные положения. Например, на свадьбе у меня чуть не разбили магнитофон. Приходится учитывать, что это всё же цыгане, народ очень недоверчивый и суеверный.

В одном доме заболела старуха. У неё был припадок грыжи, она кричала всю ночь, а я находилась на соседней кровати и вовсе не на перине, а на досках, покрытых тряпкой. Она утверждала, что её сглазили. У меня не было уверенности, что она подозревает в этом чёрном деле не меня. А если бы было так, то ей ничего не стоило бы придушить меня тут же. Но, к счастью, на утро выяснилось, что сглазила её не я, а цыгане, которые приходили к ней накануне.

И оказывается, как мне потом пояснили, я сглазить никак не могу, т. к. почти ангел по двум причинам. Во-первых, никогда не кочевала, как говорят "кочевой грязи не знает" (вероятно, описка, должно быть: некочевой. - С. К.), и, во-вторых, - девушка. Культ девушки у цыган высок и отношение рыцарское. <…>

Самая же большая опасность, что могут принять за "собаку". Так цыгане называют тех, кто связан с милицией, и частенько подозревают в этом друг друга. Случается, что на этой почве сводятся кровавые счёты. И если заподозрят что-либо подобное - спасения нет никакого. И это отныне и довеку.

Работа ещё осложняется тем, что нельзя было вынимать бумагу и карандаш, ничего нельзя записывать при цыганах. За исключением цыган-интеллигентов. Поэтому большая ошибка, которую нужно в следующий раз учесть: это обозначение командировки половину срока в город, половину в область. Таким образом, на полсрока я была лишена гостиницы, т. е. места, где можно вести дневник. Записи в цыганском доме совершенно исключены (подчёркнуто Андрониковой. - С. К.). Там можно жить, наблюдать, но необходимо иметь место, где можно спокойно сделать все записи, не рискуя их лишиться или попасть в "собаки"."

Так или иначе, аспирантура была закончена, а диссертация формально не завершена. Инга Михайловна вернулась в Ленинград и в июне 1969 г. устроилась на работу в Ленинградское отделение Института этнографии. Однако эхо московского конфликта докатилось и сюда. Здесь уж и вовсе никто не знал, с чего всё началось, но травля продолжалась. Научной работы для Инги Михайловны не оказалось, и она была принята на должность старшего научно-технического сотрудника (т. е. лаборанта). Ни об экспедициях, ни о продолжении работы по цыгановедческой тематике, разумеется, не было и речи. Причина очень проста - Андроникова не была "квалифицированным" специалистом: справка об окончании аспирантуры из Москвы так и не пришла. Примечательно, что, когда нужно было давать официальные ответы на запросы зарубежных коллег о цыганах СССР, а также на запросы МВД, московское руководство Института этнографии обращалось к "неквалифицированной" Андрониковой. Инга Михайловна неоднократно писала и ездила в Москву: она хотела забрать свою диссертацию, чтобы иметь возможность защитить её в другом учреждении. Но рукопись ей не вернули… Отправленная в "Советскую этнографию" статья "Закономерности расселения русских цыган в связи с их социальной структурой" сначала была принята к печати, но потом в публикации отказали (как было указано в официальном письме, "по соображениям цензуры"). Хлопоты С. А. Токарева, пытавшегося доказать, что статья актуальна, не имели успеха. Он писал в Ленинград, что не оставляет надежды на публикацию, но статью передали на рецензию одному из специалистов (имя опускаем), который статью не отдаёт и ни на какие просьбы и телефонные звонки Токарева не отвечает. Надо отметить, что С. А. Токарев в той ситуации был единственным, кто продолжал поддерживать И. М. Андроникову и кто относился к ней как к талантливому учёному. Он всегда заходил к ней в ЛО ИЭ, когда бывал в Ленинграде, но его поддержка уже не могла ей помочь и даже породила весьма недвусмысленные слухи.

В ЛО ИЭ Андроникова водила экскурсии, чем была крайне неудовлетворена. Одна из бывших сотрудниц вспомнила, как к Инге Михайловне пришла посетительница, чтобы получить консультацию по цыганам. Инга ответила ей очень резко, чтобы та к ней с вопросами не обращалась, что она больше не занимается цыганами, т. к. ей не дают ни работать, ни ездить в экспедиции. Правда, в 1970 г. тезисы её доклада "Изменения в материальной культуре русских цыган в процессе оседания" всё же были опубликованы. На Андроникову неоднократно писали докладные о её "недостойном" поведении. Потом некоторые подходили к ней и просили прощения, говорили, что их заставили это сделать. Однажды она заболела воспалением лёгких, а в институте была составлена бумага о прогулах… В декабре 1973 г. Инга Михайловна была уволена по сокращению штата.

И. М. Андроникова писала письма в различные издательства Москвы и Ленинграда с предложением издать её книги о цыганах, поскольку у неё есть материалы, готовые для публикации: это "Очерки о цыганах" (8-10 а. л. + 2 а. л. фотоиллюстраций), словник "Термины материальной культуры русских цыган и их словоупотребление в фольклоре" (на основе пословиц и песен русских цыган), "Песни русских цыган" - научное издание песенного фольклора на материале двух миграционных групп русских цыган (с предоставлением материалов в объёме 400-500 текстов песен на цыганском и русском языках), "Сказки русских цыган" - научное издание на материале одной миграционной группы русских цыган (предполагаемый объём - 50-70 текстов на русском языке). Отовсюду приходили сухие отказы.

Проиграв в борьбе с Академией наук, оставшись без средств к существованию и, главное, без надежды на продолжение работы, которая казалась ей смыслом жизни, Инга Михайловна решила писать письма "выше": в отдел науки ЦК КПСС и в Совет Министров РСФСР. Наивная вера советского человека, что "там" помогут восстановить справедливость… В этих письмах она просила позволить ей продолжить изучение цыган, писала, что может подготовить к изданию несколько книг. Ответ не заставил себя ждать. Буквально через месяц после отправки писем в высшие инстанции, в мае-июне 1974 г., как вспоминают родственники, в доме Андрониковых прошёл обыск. Большая часть архива пропала (вероятно, была изъята). От этого удара Инга Михайловна уже не смогла оправиться: сначала стали отказывать ноги, потом начались мозговые нарушения. Последние двадцать лет жизни она страдала тяжёлой формой душевной болезни. Умерла И. М. Андроникова 3 октября 1994 г.

В результате обыска полностью пропали записи песен и сказок, полевые материалы, черновые записи пословиц и поговорок, почти все экспедиционные аудиозаписи, все рукописи, которые она предлагала к печати, а также, что наводит на размышления, все документы и материалы, касающиеся матери И. М. Андрониковой. Чистовая картотека пословиц и поговорок, которую мы публикуем в данной книге, уцелела лишь потому, что была убрана на антресоли и её, видимо, попросту не нашли. Странная избирательность для обыска! Полевые экспедиционные материалы, где содержались имена и адреса цыган, о которых неоднократно запрашивали из МВД и которые Инга Михайловна так им и не сообщила, могли интересовать репрессивные органы. Но вот фольклорные записи, да ещё на цыганском языке… При этом выписки из цыганской периодики сохранились. Складывается впечатление, что материалы изымались "узкопрофессионально"…

Вернёмся к составу фольклорной коллекции. Как видно, к 1963 г. она уже существовала и насчитывала "больше двенадцати тысяч пословиц, свыше пятисот записанных со слуха песен, около ста сказок". В 1969 г. в одном из вариантов диссертации Андроникова упоминала, что у неё имеются "собранные с уст материалы": "более 12 тысяч пословиц, поговорок и специфических выражений цыган, около 600 песен, более сотни сказок цыган северного диалекта". К 1974 г. коллекция в объёме практически не увеличилась. Таким образом после нескольких лет активной исследовательской и полевой работы И. М. Андроникова практически не пополнила своё фольклорное собрание. Л. Н. Черенков, известный цыганолог, в 1988 г. писал:

"Не знаю, откуда появился миф о существовании какого-то особого "архива Андрониковой", в котором якобы имеется около 500 текстов песен русских цыган - огромное до неправдоподобности число. <…> Насколько мне известно, И. М. Андроникова находилась в более или менее постоянном контакте с ленинградскими и новгородскими цыганами, посетив лишь однажды псковских и смоленских цыган. Когда же она успела записать такое огромное количество песен? где?"

Не ставя под сомнение само существование архива (раз существуют записи пословиц, значит, существовали и записи песен и сказок), мы можем согласиться с Л. Н. Черенковым в том, что вряд ли Инга Михайловна могла одна собрать такую большую коллекцию. Можно предположить, что коллекция в своей основе была собрана кем-то другим (или другими), но по каким-то причинам собиратели не могли обнародовать её под своими именами. Косвенно это подтверждает и тот факт, что в картотеке пословиц и поговорок лишь небольшая часть (около тысячи) карточек записана почерком И. М. Андрониковой (эти карточки стоят в отдельном каталожном ящике), остальные - около 12 тысяч - записаны другим почерком и имеют несколько иной стиль комментариев (далее обладателя этого почерка будем называть Переписчиком). Источник (полевые записи или черновики) не сохранился, и трудно сказать, было ли это собрание одного человека или нескольких.

Известно, что цыганский фольклор собирали мама и тётя Андрониковой. Ходили слухи, что они были цыганками, хотя многие это отрицают. Из-за увлечения цыганской культурой и тесного общения с цыганами обе они имели репутацию особ весьма неуравновешенных, если не "сдвинутых". Мама Андрониковой Екатерина Васильевна Николаева родилась в 1905 г., а её тётя Надежда Васильевна Новицкая (Николаева) - в 1894-м в семье московского мещанина, "заведующего укладкой путей" железнодорожной линии Вологда-Няндома, Василия Фронткеева Николаева. В 1912 г. Надежда Васильевна окончила женскую классическую гимназию в Москве. Когда сёстры оказались в Петрограде - неизвестно. Однако в 20-е гг. обе они учились на Высших государственных курсах искусствоведения при Государственном институте истории искусств (ныне - РИИИ). В 1930 г. Н. В. Новицкая окончила Изобразительное отделение курсов, и ей было "присвоено звание музеевед". Е. В. Николаева примерно в эти же годы окончила Литературное отделение курсов; как говорят, она училась на одном курсе с К. К. Вагиновым, В. В. и Л. В. Успенскими. Известно, что на курсах в ГИИИ читал лекции Ю. И. Крачковский. В те годы ГИИИ активно сотрудничал с Институтом живых восточных языков, по инициативе которого в 1924-1927 гг. велись записи многих восточных наречий. Была, судя по всему, и программа записи образцов цыганского языка. В 1931-1932 гг. известный музыковед Е. В. Гиппиус записывал в Ленинграде песни русских цыган (60 восковых валиков с записями хранятся в фонограммархиве Пушкинского Дома). Тогда же могли записываться и образцы речи и фольклора цыган Северо-Запада России - но это лишь наша гипотеза. В 1938 г. Институт живых восточных языков был закрыт, в тот же год была отменена цыганская письменность, созданная в послереволюционные годы…

Если наше предположение верно и Е. В. Николаева имела отношение к сбору образцов цыганской речи и фольклора или была знакома с другими собирателями, становится объяснимым и её многолетнее молчание о существовании архива, и полное исчезновение при обыске всех её документов. Не сохранилось ни одного образца её почерка, и мы не можем сказать, её ли рукой велась картотека (мы можем лишь утверждать, что это не почерк Н. В. Новицкой). Кроме того, как нам кажется, человек, переписывавший набело картотеку, был близким для Инги Михайловны. Сохранилось с десяток толстых блокнотов, в которых тем же почерком переписаны статьи из журналов "Романы зоря" ("Цыганская заря") и "Нэво дром" ("Новый путь") на цыганском языке, т. е. Переписчик помогал Андрониковой в подготовке её дипломного сочинения.

Картотека была переписана набело, по всей видимости, уже в 50-е гг. При переписке возникло большое количество ошибок и описок. Судя по содержанию, многие записи были сделаны уже в послевоенные годы. Последние записи относятся к 1960-м гг. (в пословицах отразились развенчание культа личности, правление Хрущёва, полёт в космос). В пользу существования более ранних записей говорит упоминание таких реалий дореволюционного быта, как полиция, пристав, городовой, урядник, околоточный, становой и др., встречающихся не только в пословичных изречениях, но и в комментариях собирателя. Пословицы и поговорки, отразившие колхозное строительство, могут относиться как ко времени после Указа 1956 г., так и к 1920-м гг., когда создавались первые цыганские колхозы.

Большинство записей, судя по их содержанию, сделаны женщиной: многие фразы произносятся от лица женщины и отражают быт цыганки. Вряд ли эти фразы мог записать мужчина, учитывая ярко выраженную обособленность мужского и женского мира в традиционном цыганском обществе. Кстати, в одном из писем к С. А. Токареву в октябре 1969 г. И. М. Андроникова писала:

"Ошибка думать, что мужчина-исследователь в полевой работе с цыганами имеет преимущества перед женщиной. Как раз наоборот. Мужчина всегда вызовет неизмеримо больше недоверия, с которым очень трудно бороться. Кроме того, вступление в контакты с женщинами (а это основной источник этнографической информации) для мужчины в цыганской среде чрезвычайно затруднено. Контакты же с мужчинами неизменно сводятся к водке."

Обилие "женских" текстов в коллекции Андрониковой может объяснить появление сюжетных блоков, не имеющих параллелей ни в публикациях, ни в собраниях цыганского фольклора других исследователей…

Неизвестно, как велась запись: можно ли было записывать пословицы в полевых условиях или нужно было запоминать их, а записывать потом (этим могли бы объясняться грамматические ошибки в цыганских текстах), имела ли место самозапись? О пословичных изречениях, записанных рукой И. М. Андрониковой, можно предположить, что они были собраны от тех же людей, от которых собирались этнографические сведения. Имена основных своих информантов Инга Михайловна назвала в диссертации: это Агриппина Ивановна Козлова-Буркевич (Псков) из рода Парнэнгирэ, 63 года, кочевала до 1956 г., неграмотная; Иван Прокофьевич Козлов (Псков) по прозвищу Рич из рода Парнэнгирэ, 60 лет, кочевал до 1956 г., неграмотный; Иван Васильевич Васильев (Печоры), 74 года, из Островских цыган; Аксинья Ниловна Бареева (Смоленск, пос. Колодня), 54 года; Елизавета Павловна Егоренкова (г. Сафоново Смоленской обл.), 72 года; Александра Марковна Головешкина (Сафоново), 52 года; Мария Егоровна Мурашкина (Сафоново), 35 лет. Упомянуты также "пастухи, которые в Любятове пасут коней": Массальский Иван Иванович, 1929 г. р., и Цыбульский Александр Михайлович, 1920 г. р. Основным же информатором Андрониковой была Ольга Васильевна Иванова-Цыбульская (Ленинград), 38 лет. О ней Инга Михайловна писала:

Знакомство с ней и с её семьёй, в отличие от знакомств с другими информаторами, состоявшихся в процессе этнографических командировок, имеет многолетний "стаж": с 1949 года. Ольга Васильевна окончила 4 класса, поэтому в состоянии сама записывать песни, сказки и поговорки. Выйдя замуж за кочевого цыгана, кочевала по Ленинградской и Псковской областям. В настоящее время работает на производстве. У Ольги Васильевны хороший голос, она знает старинные песни цыган и таборные обычаи.

В домашнем архиве сохранилось несколько тонких тетрадок, в которых О. В. Иванова (Цыбульская) записывала сказки по-русски (тетрадь так и озаглавлена: "Колькины сказки" - их она рассказывала своему сыну Николаю), песни и пословицы по-цыгански и по-русски. Эти пословицы вошли в картотеку.

Нельзя быть уверенными в том, что все изречения, попавшие в картотеку, были записаны на цыганском языке. Отдельные фразы, вероятно, могли быть произнесены по-русски (учитывая двуязычие цыган и, вероятнее всего, русскоязычность собирателя) и уже потом переведены на цыганский язык. На эту мысль наводит тот факт, что некоторые пословицы имеют рифму в русском тексте и теряют таковую в цыганском. В отдельных случаях налицо неправильный перевод с русского языка: на чеинэ пхув ("над землёй"; на чеинэ - букв. "не надо"), обидатыр ("ой, беда"; букв. "от беды"), надохая ("надоело"; букв. "не доел(а)"), иня ("семь"; букв. "девять") и т. п. Типологически эти ошибки схожи: так мог перевести на цыганский язык человек, плохо владеющий русским языком и путающий близкие по произношению слова. Возможно, это является свидетельством перевода некоторых фраз с русского языка, а может, поскольку такие примеры встречаются неоднократно, - подобные "неправильные" слова могли встречаться в индивидуальной речи. <…>

В качестве приложения в книге помещены отрывки из неопубликованной статьи И. М. Андрониковой о закономерностях расселения русских цыган, а также отрывки из незавершенной диссертации, включающие уникальные описания материальной культуры (традиционного жилища, способов передвижения, одежды и пищи).